Письмо будущего новомученика
24.09.2011
Некоторое время назад на адрес нашей епархии пришло письмо из Екатеринбурга, от внучатого племянника одного из первых Хабаровских епископов - владыки Никифора (Ефимова). Отправитель - кинорежиссёр, директор студии "Уралфильм" Лев Леонидович Ефимов - поделился с нами документами из своего семейного архива, касающимися его двоюродного деда.
Епископ Никифор занимал Хабаровскую кафедру в 1926-1927 гг., временно управляя Приамурской и Благовещенской епархией. Сумел вернуть в лоно Церкви значительную часть приходов, ранее уклонившихся в обновленчество и, фактически, оставил раскольников без паствы. Благодаря его усилиям и григорианская схизма почти не получила распространения в Приамурье. Впоследствии владыка Никифор был епископом Котельническим, временно управляющим Вятской епархией, а также Пятигорским и Прикумским. Многократно подвергался арестам, заключениям и ссылкам. 1 сентября 1937 г. был расстрелян в Карелии, в Белбалтлаге, недалеко от Медвежьегорска.
Среди документов, присланных Львом Леонидовичем, было и письмо, написанное Иваном Фомичём Ефимовым - будущим епископом Никифором, в его бытность мирянином и секретарём епископа Приамурского и Благовещеснкого Евгения (Зернова). Датировано оно апрелем 1921 г. В нём Иван Фомич пишет о своём решении принять священный сан и о мотивах, к тому побудивших. Письмо носит очень личный характер.
Письмо Ивана Фомича Ефимова Валентине Алексеевне Беляевой
Письмо 6-е, 10/23 апреля 1921 г. (Лазарева суббота)
Ну, теперь я буду говорить о самом сокровенном. Я решил отдать себя всего на служение Церкви, совершенно отказавшись от личной жизни.
Не совсем легко было примириться с этим решением, т.к. «человек, которому ничто человеческое не чуждо», ещё достаточно силён во мне и т.к. личное, эгоистическое, «житейское» счастье, по-видимому, могло бы улыбнуться мне, если бы я за ним погнался. Но более сильные мотивы высшего порядка окончательно склонили мою волю отказаться от желания устраивать личную жизнь и отдаться Церкви «всем сердцем, всею душою, всем помышлением».
Отказавшись от личной жизни, я смог бы пожертвовать собою на другом поприще, – как гражданин и солдат, - и прежде я предпочёл бы именно это поприще (да и предпочитал), но теперь – не то.
Теперь я без колебаний избираю поприще христианина, т.к. оно стало особенно близким моей душе и сердцу. Многое перекипело в моей душе за последнее время, и я не только чувством, но и умом стал верующим человеком. Все наши великие события есть ничто, как и все кумиры, которым служат люди. Единственное, что есть великого в мире, это воплощённая любовь Божия – Христос. В Нем – святость, истина и жизнь. Все искания и пути, которыми мы пытаемся приблизиться к Истине, Свету, Святости, Красоте, неизбежно выводят на один Путь («Аз есмь Путь, и Истина, и Живот», Иоан. 14,6). Вне Христа нет ни истины, ни жизни, ни счастья, - и это мое непоколебимое убеждение. Вот почему поприще христианина для меня желанно: оно – мое призвание.
Итак, я готовлюсь быть священнослужителем. Можно сказать, что быть христианином – одно, а быть священнослужителем – другое. Правда. Но может ли верующий человек не отдать себя на служение Церкви, если видит, что это Ей нужно?
По своему служебному положению я постоянно соприкасаюсь с деревенскими «уполномоченными», являющимися к Е[вгению][1] и представляющими «совесть» деревни. Народ духовно дичает, грубеет, не имея никакой пищи для души, не слыша Христова Евангелия, наоборот – подвергаясь воздействию развращающих современных учений (о недостатке церквей и духовенства в нашем Крае я уже упоминал в одном своем письме). Дети растут совершенными дикарями. Но среди духовного одичания в людях остаётся Вера, что все же есть в мире Истина, Свет и Святость. Люди инстинктивно «желают» Христа, стремятся к Нему, хотя и не знают Его, не смотря на свое звание христиан. Вы не видали и не слыхали, как просят Е[вгения] депутаты от деревень дать им священника и доставить утешение среди скорбей, дать возможность их детям услышать о Христе, - и потому не можете оценить неотразимость мотивов, которые заставляют всякого верующего, способного быть благовестником, взять на себя мирное иго Христово.
Церковь вправе требовать, чтобы Ее сыны отдали Ей свои силы, когда Она переживает годину скорби и гонений и нуждается в жертвах и даже подвигах со стороны верующих. Собственно фактически я уже принадлежу Церкви: на служение Ей я отдал силы своей первой молодости и за 14 л[ет]службы в церк[овных] учреждениях настолько сроднился с церковным миром, что не могу представить для себя возможности жить отдельною от него жизнью.
В числе второстепенных мотивов, влияющих на мое решение, есть и ощущение болезненности, ожидание конца жизни не в далеком будущем, а также обаяние личности Е[вгения] (который, кстати, отговаривает меня от принятия сана, очевидно, усматривая в моем решении не акт свободной воли верующего человека, а продукт временного настроения, обусловленного духом современной жизни). Но самое главное – я верующий человек; на этом зиждется мое решение.
Почему же я, при наличии убеждения и желания быть священнослужителем, еще не принял сана? Церковные каноны запрещают поставление безбрачных в сан ранее 40-л[етнего] возраста. Исключение составляют монахи, как живущие в особых условиях, отражающих чистоту жизни. Следов[ательно], мне или надо дожидаться 40 л[ет], или жениться, или принимать монашество. Первое само собою исключается. Против монашества я совершенно ничего не имел бы, но оно обязывает жить в обители, что не совместимо с теми целями, ради которых я желаю быть священнослужителем, т.е. служение и благовестие людям. Правда, Е[вгений] может назначить иеромонаха и в приход, но я знаю, что он обязательно будет склонять меня настоятельствовать в монастыре[2], и мне ему в этом не отказать, т.к. он может указать убедительные основания для того, чтобы я остался в монастыре ради сохранения его от окончательного развала.
Кроме того, монашество обяжет меня навсегда оставаться здесь, а я хотел бы иметь свободу, чтобы при возможности, послужить в родных краях (и быть полезным микуровым[3] сиротам). Остается последний исход – связать себя браком. Этот исход для меня наименее приемлемый из всех. Я слишком хорошо знаю, что значит для священника семья: она связывает всю его пастырскую работу, ставит его в необходимость одновременно служить двум господам, т.е., по слову евангельской притчи, одного возлюбить, а о другом нерадеть. Только при полной личной свободе можно успешно вести пастырскую работу здесь, где и так много мешает: и громадные приходы (есть приходы протяженностью в сотни верст), и слабое развитие церковной жизни, и экономические условия, и противоцерковная пропаганда бесчисленных сектантов. Это – общие рассуждения. В частности же – нет человека, брак с которым являлся бы потребностью взаимных чувств. Без обоюдной же все освящающей любви осуществление брачных отношений представляется для моей совести слишком страшным делом.
40-летний возраст, или брак, или монашество – вот три сосны, в которых я заблудился. Но выход должен найтись. Если не найду его я, найдет Е[вгений], которому я вручил свою судьбу, подав следующее прошение: «Испытывая свою совесть вопросами: что самое дорогое для меня в этой жизни? чему я могу и должен отдать всего себя и найти в этом смысл и оправдание своей жизни и высшее нравственное удовлетворение? – я прихожу к убеждению, что Церковь есть для меня самое дорогое, ибо я на службу Ей отдал лучшую половину своей жизни, и что теперь я могу отдать Ей всего себя без всякой ломки своей жизни и без всякого насилия над собою, т.к. фактически уже и принадлежу Ей. За 15 лет беспрерывной службы в церковных учреждениях (с 17-л[етнего] возраста) я так прилепился сердцем к Церкви – и как сын к Матери, и как работник к Хозяину – и так тесно сроднился с церковным миром, что даже не представляю для себя возможности жить отдельною от них жизнью и работать иному Хозяину. Последние 5 с половиной лет моей жизни и службы (в деле (?) секретаря при Е[пископе]П[риамурском] и Б[лаговещеснком]) прошли непосредственно перед очами В[ашего] П[реосвященства], и я уверен, что Вашему Святительскому ведению мое духовное состояние даже более ясно, чем мне самому. Итак, если Вы, Пр[еосвященнейший] Вл[адыко], признаете это полезным, то почтительнейше прошу Вас приянть меня в клир Бл[аговещенской] еп[архии] на ту степень, какая будет признана Вами более соответствующею моим силам и качествам, чтобы я мог остальные годы своей жизни посвятить служению в Церкви. При этом почитаю необходимым объяснить: моя личная частная жизнь сложилась так, что я не связан семьею, не обременен заботою об имении (ибо такового у меня нет) и настолько привык быть свободным от житейских связей и попечений, что и в будущем связывать себя семьею (которая есть корень всех остальных житейских забот) ни за что не пожелаю, тем более, что могу и, следоват[ельно], должен вместить безбрачие».
Пока я занимаюсь подготовкой к пастырской работе: намечаю планы будущей деятельности, укрепляюсь в намерении быть действительным светильником пред человеками своею жизнью и верою, набираюсь мужества пред предстоящими гонениями и опасностями, а если придется, то и перед мученическим концом.
Если я буду священником, то ещё больше буду дорожить общением с Вами, п[отому] ч[то] тогда мне особенно нужна будет поддержка и сочувствие родной души. Жребий, избранный мною, очень тяжел, и я знаю, что не раз я буду в одиночестве своем тайно изнемогать под его тяжестью, как бы много ни имел сил. Тогда каждое слово утешения и ободрения будет иметь значение.
Я не боюсь страдания и слез, напротив, ищу и хочу их; но я боюсь оказаться малодушным и недостойным для восприятия благодати; как человек, боюсь посрамить имя служителя Христова своим слабоумием, уступчивостью перед стихиями мира, когда они ополчатся на Церковь Христову, и своею нравственною худостью быть преградою между источником благодати – Богом – и ожидающими этой благодати людьми. Воистину человек сам по себе, без помощи свыше, - ничто, «персть есмы», но божественная благодать, «немощная врачующи и оскудевающая восполняющи» может действовать во мне и через меня, если я не на себя буду полагаться, не на свои убогие человеческие силы, а на силу и любовь Великого Пастыреначальника. Верю, что «немощное мира избра Бог», что «сила божия в немощи совершается», и что «немощное божие сильнее человеков» (прочтите 1-ое посл[ание] к Коринфян[ам], гл[ава] 1, стихи 25-28).
